Петербургский сыск. 1874 год, февраль - Игорь Москвин

– Да, – торопливо поправила платок, – что это я?

– На Курляндсой улице были знакомые у господина Ельешова? – спросил, провожая к выходу, Орлов.

– Не слышала.

– Извиняюсь за настойчивость, но, будьте так любезны, ответить на последний вопрос.

– Да. Конечно. – Рассеянно сказала Мария.

– Не собирался ли Дорофей Дормидонтыч продать трактир?

– Трактир? – Изумилась женщина.– Нет, такого не могло быть. Дорофей собирался где—то у Казанского ещё и ресторацию для господ открывать.

– Да? – Теперь настал черед удивления штабс—капитана. – И он уже подыскал дом или помещение?

– Вот этого я сказать не могу, в новые дела Дорофей меня не посвящал. Всецело взвалил надзор за трактиром на меня и говорил, что мне такой обузы достаточно.

– Интересно, значит ресторацию, – задумчиво добавил Орлов, – сударыня, не смею вас больше задерживать.

– Теперь, когда восьмой убитый опознан, и мы получили кое—какие сведения, – надевая перчатки, говорил штабс—капитан, – надо бы в сыскное ехать.

– А, – начал Миша, но осёкся, не смея продолжить.

– Да, – ещё раз повторил Василий Михайлович, не слыша восклицания Жукова, – в сыскное.

Миша послушно шел сзади.

– Василий Михайлович, – раздался голос раздосадованного младшего помощника, – уж не собрались вы пройтись пешком до нашего учреждения?

– А что? – Штабс—капитан обернулся и в его глазах Миша уловил насмешливый блеск, – почему бы и нет? Погода благоволит сегодня нам, так что. Мой молодой друг, коней отпустим мы на волю, а сами в травы мы уйдём.

Жуков даже остановился.

– Поэзия и вы? Мне казались несовместимыми.

– О, Миша, увлечения молодости. Кто из нас не грешил стишками?

– Вы правы.

– Ладно, об этом мы поговорим в другое, более подходящее время. Вот, что ты вынес из сегодняшних бесед?

– Одно, что убитый Дорофей Дормидонтович Ильешов.

– И только—то?

– А что можно было понять ещё?

– Многое. Миша, многое. К примеру, никто, кроме околоточного, не слышал о продаже трактира, никто, кроме Марии, не знает, что господин Ильешов намеревался открыть ресторацию. Не где—нибудь, а у Казанского собора. Занятно, господин сыскной агент?

– Так точно, занятно.

– А еще занятней, что Степан—свет Иволгин, очень уж благоволит к Марии и по её приезде пытался с ней заигрывать в отсутствие хозяина. Ведь Степан – кровь с молоком, видный молодец, но получил от ворот поворот. Мария же о его ухаживаниях ничего Ильешову не сказала.

– Это из каких соображений следует?

– Миша, – штабс—капитан хитро улыбался, – подумай сам.

– Наверное, – Жуков сдвинул к переносице брови, потом повторил, – наверное, если бы Мария пожаловалась хозяину, тот бы выгнал Иволгина из трактира.

– Вот, Миша, – Василий Михайлович поднял указательный палец вверх, – сколько раз я тебе говорил. Верь не сказанному, а понятому, ни в коей мере не домысливай, а стой здание на фундаменте фактов, сопоставлений, ну, и поведения тех, с кем разговариваешь.

– Я стараюсь.

– Ты не стараешься, Миша, а упускаешь очевидное. Вот, как ты разобрался с тем убийцей, что нашёл по непереваренному картофелю у убитого. Вот ты же обратил внимание на это в отчёте доктора, делавшего вскрытие.

– Тогда просто было.

– Так и сейчас просто. Если бы ты обратил внимание, каким тоном Иволгин говорил о хозяине, а каким о Марии. Или как она отзывалась о Степане. Ты должен подмечать, ибо ты сыскной агент, а не простой обыватель. На твоих плечах весит обязанность разыскивать преступником и как можно быстрее, чтобы другие остереглись. Вот, мол, есть в сыскном Михаил Силантьич Жуков, так тот, по следу на месте преступления, определяет злодея.

– Василий Михайлович…

– Нет, Миша. Преступник должен знать, что наказание его настигнет, тогда он подумает – совершать его или нет.

– Наверное, вы правы.

– А ты говорил далеко идти? За разговором и дорога не кажется такой длиной.

Глава пятнадцатая. В розыске мелочей не бывает

Кивнув в знак приветствия дежурному чиновнику, штабс—капитан проследовал к лестнице, по которой намеривался проследовать в кабинет Путилина, но был окликнут.

– Василий Михайлович, Иван Дмитрич просил по приезде вам ехать в Васильевскую часть.

– Что там стряслось? – в голосе прозвучала усталость.

– Толком не сообщили, но найдено тело в зверском виде.

Год только начался, а происшествие за происшествием, словно люди, решили удивить жестокостью мир. Не прошло и двух дней со дня обнаружения убитых на Курляндской, как новое.

– В Васильевскую часть, – громко сказал извозчику Орлов, укрывая ноги медвежьей шкурой.

– Василий Михайлович, – раздался голос Жукова, вышедшего из дверей сыскного отделения, – подождите.

– Стой, – так же громко произнёс штабс—капитан, – а про тебя я и забыл.

Миша обиженно засопел.

В Васильевской части сказали, что в самом начале Наличной улице в доме Куприяновой убийство. Соседи заметили, что жилец Вениамин Кругликов пришёл домой с окровавленными руками и со следами на одежде, на вопросы не отвечал, заперся в комнате, оттуда слышался то ли плач, то ли вой. Возле хозяйственной пристройки обнаружили тёмные следы, с виду похожие на застывшую кровь, заглянули в неё, благо замок был не закрыт. И обнаружили порубленное на части тело. Сразу же послали за полицией и теперь на месте и прокурорский следователь, и Путилин, и пристав.

Извозчика не стали отпускать, он пригодился вновь. Теперь уже не хотелось через весь Большой идти пешком.

Когда приехали, серьёзное лицо Ивана Дмитриевича не вязалось с его не менее довольным видом, который имел беседе с высоким господином в форменной шинели с погонами полковника.

Жуков шепнул Василию Михайловичу:

– Видимо, новый полицмейстер.

Граф Львов недавно был назначен на должность полицмейстера 3 отделения, в ведении которого и находилась Наличная улица. Скорее всего, Александр Николаевич принял решение самолично выезжать на происшествия. Требующие пристального внимания. Да и после военной службы трудно привыкать к статскому укладу жизни.

Штабс—капитан не стал подходить к Путилину, занятому разговором со столь важным лицом, а направился к приставу майору Богданову, стоящему со своим помощником поодаль.

– Добрый день, Николай Палыч, – поздоровался Орлов со старым знакомым, ощущая пожатие крепкой руки.

– Был бы он добрым, – произнёс Богданов, – не довелось бы нам встретиться при столь печальных событиях.

– Снова вместе придётся трудиться над поисками?

– Отнюдь, Василий Михайлович, отнюдь, – покачал головой седовласый майор, внимательным взглядом, вглядываясь в штабс—капитана, – дело предельно ясное. Убийца задержан, да он и не отрицает своей вины. Проверить его показания мы и сами в состоянии, так что зря вас пригласили.

– Если так, а новый как? – Орлов скосил глаза в сторону полицмейстера.

– Ничего худого сказать не могу, – теперь пришла очередь Николая Павловича скосить взгляд на помощника капитана Семенова, наверное, даже во сне видящего себя приставом именно Васильевской части и поэтому в службе выискивающего недочёты начальника. Богданов пытался избавиться от Капитона Александровича, но тщетно. Орлов удивлялся, как это они уживаются в одной берлоге, – поживём – посмотрим.

– Тоже верно. Все—таки, что произошло?

– Тут один губернский секретарь соблазнился деньгами, вот и совершил злодеяние.

Как потом узнал штабс—капитан, этот губернский секретарь, Парамон Кошкин, оказался странной личностью. С рождения прожил в доме на Наличной. В шестнадцать лет остался сиротою с некоторым капиталом. Стал замкнут и серьёзен, к болезненному виду он присоединил и пагубную страсть к вину, пока не проел доставшееся наследство. Некоторое время бедствовал, но потом решил уйти в монастырь, чтобы там «чтобы там облегчить своё положение и найти душевный покой». Но, увы, не удалось ни того, ни другого. Почувствовал, что ошибся в выборе и вернулся в мир. Собрал некоторые средства. Каким путём так и не удалось узнать, но открыл недалеко от дома табачную лавку. Кто его надоумил, тоже узнать не удалось. Но ничтожного дохода всегда не хватало, едва сводил концы с концами. И вот к нему в лавку начал заходить двенадцатилетний мальчик Петя, воспитанник богатой жившей неподалёку богатой вдовы, та, видимо, не слишком уж радела о ребёнке. Занята была устройством своей судьбы.

В один погожий день, а вернее утром в день убийства, явился в лавку мальчик и спросил, не продаст ли ему хозяин лавки револьвер, видимый им у Кошкина накануне. Парамон ответствовал, что вещь он не продаёт, да и дорогая она, стоит аж пятьдесят рублей. Петя с малолетним бахвальством достал из кармана пачку денег и заявил, что может себе позволить и более дорогую вещь, но ему в оружейных магазинах в продаже отказывают по причине малолетства. Тогда у Кошкина загорелись глаза. И он предложил мальчику съездить в Гостиный двор и там купить пистолет, что и было исполнено. Потом хозяин табачной лавки водил мальчика по кондитерским, пассажу и обдумывал, как бы забрать оставшиеся деньги у Пети. Все время Парамон боялся, что мальчик уйдёт, и кто—то другой выманит у него деньги. В конце концов, Кошкин сказал, что надо бы испытать револьвер, для этой цели предложил пройти в сарай. Та попытался забрать ассигнации, но Петя начал сопротивляться. Кошкин вцепился в горло ребёнка, что было дальше, хозяин табачной лавки не помнил. Только то, что держал в руках заветные деньги и смеялся от радости. Как рубил тело на части, он уже решительно вспомнить не мог.